автор: Мартин Ленц, заведующий кафедрой и профессор истории философии Гронингенского университета в Нидерландах.*
перевод: Мария Весте
Философские дискуссии, будь то в профессиональной среде или в баре, часто состоят из выявления ошибок в любом утверждении. Ответ начинается с фразы: «Все это очень хорошо, но…» Этот стиль, основанный на противопоставлении и конфликте, часто прославляется как ведущий к истине. Устранение ложных предположений, казалось бы, приводит нас к истине. Хотя это довольно распространенная практика (даже я практикую ее прямо сейчас), я сомневаюсь, что это особенно хороший подход к философским дискуссиям. Отсутствие прогресса в такого рода состязаниях на рынке идей в том разделении философского труда (в профессиональных условиях, таких как беседы, семинары и статьи), где критика (другой – чужой) идеи приносит больше дивидендов и меньший репутационный урон, чем выдвижение новой (собственной) идеи. Это систематически ставит в невыгодное положение сторонниц/сторонников (новых) идей.
Состязательная критика обычно обусловлена бинарным пониманием идей. Утверждения либо истинны, либо ложны; аргументы либо допустимы, либо недействительны. Если это понимание верно, то исключение ложных или недействительных утверждений, видимо, действительно оставляет нам истинные идеи. Если бы это было так, критика действительно была бы хорошим способом ответить стороннице/стороннику идеи. Но насколько хорошо это работает на практике? Философ Кэтрин Хандлби из Виндзорского университета в Онтарио проанализировала, как обучают студентов аргументации, то есть построению умозаключений, и пришла к выводу, что «исправление умозаключений» (argument repair), когда сторонницы/сторонники той или иной позиции пересматривают свои аргументы в ответ на критику, в значительной степени игнорируется. Вместо этого предпочтение отдается быстрым инструментам для оценки умозаключений путем наклеивания на них «ярлыков ошибочности» (fallacy labels). Это менее полезно, чем можно было бы подумать, потому что это просто негативная критика.
Тем не менее, вы можете подумать, что если умозаключения или утверждения ошибочны, указание на слабые стороны в конечном итоге поможет. Как же тогда сторонницы/сторонники идей реагируют на критику? По моему собственному опыту, философы скорее просто защищают свою позицию, чем пытаются ее прояснить. Если утверждение подвергается нападкам, типичная реакция сторонницы/сторонника идеи состоит в том, чтобы ограничить охват, смягчить акценты или скорректировать перспективы. Идея сокращается еще до того, как на нее взглянут. Учитывая, что смелые заявления могут быть сопряжены с репутационными рисками, неудивительно, что люди заранее ограничивают ущерб и согласовывают свои заявления с тем, что они считают приемлемым. Как отметил Тим Крейн из Кембриджского университета в книге «Тон философa »( The Philosopher’s Tone) (2018), анонимное рецензирование (peer review) имеет аналогичный эффект, поскольку авторы пытаются предвосхитить все возможные возражения, оставляя все меньше и меньше места для создания оригинальных идей.
Вы можете возразить, что это не проблема. На самом деле контроль над ущербом может увести нас от более экстремальных догматов, оставаясь при этом на пути к истине. Однако есть веские основания предполагать, что люди придерживаются воспринимаемого как действительность положения дел (status quo) даже перед лицом противоположных доказательств. В 1950-х годах социальный психолог Соломон Аш провел свои знаменитые эксперименты о конформизмe. Испытуемым приходилось решать довольно очевидные задачи на восприятие, но многие давали неверные ответы, чтобы присоединиться к группе: они игнорировали прямые доказательства, чтобы не отклоняться от status quo. С тех пор эксперименты повторялись в различных условиях, показывая пагубные последствия социального давления.
Принимая во внимание эти психологические факты, трудно поверить, что беспощадная критика способствует установлению истины. Если общая цель академических философов состоит в том, чтобы хотя бы казаться соответствующими общепринятым мнениям, то нам следует ожидать именно того, что мы часто наблюдаем у сторонников идей: смягчения и согласования их утверждений с воспринимаемым здравым смыслом.
Но даже если враждебная (обозначенная как состязательная) критика часто побуждает к конформизму, это не делает ошибочным поиск ошибок. В конце концов, если мы знаем, что что-то ложно, мы знаем больше, чем раньше. Или так можно было бы утверждать. Однако обнаружение ошибки не делает автоматически противоположное утверждение верным. Если вы убедите меня, что p ложно, я просто узнаю, что p ложно. Но это не означает, что q истинно. На мой взгляд, идея о том, что критика ведет к истине, вырастает из идеи о том, что количество возможных утверждений по данной теме конечно. Если у вас есть 20 предположений и вы отбрасываете одно из них, то, похоже, вы добились прогресса. Вам нужно прочесть только 19 других статей. Тем не менее, предполагая ограниченные когнитивные способности в меняющемся мире и варианты переформулирования и реконтекстуализации утверждений, я склонен думать, что количество утверждений и аргументов неопределенно.
Меня беспокоит не то, что перед нами слишком много открытых вариантов; дело в том, что мы слишком рано отбрасываем идеи. Как заметил философ Ральф Джонсон, также из Виндзорского университета, каждая идея уязвима для потенциальной критики. Если это правильно, то ошибок или вариантов их нахождения предостаточно. Напротив, философские утверждения, которые останутся без возражений, крайне редки. (На самом деле, я не могу вспомнить ни одного.) Это означает, что, в отличие от критиков, сторонницы/сторонники идей находятся в систематическом невыгодном положении. Но это не только по статусным причинам. В философии вероятность ошибиться выше, чем попасть в яблочко. Хотя высокая вероятность ошибок философских высказываний может огорчать, она же может объяснять природу философских утверждений: возможно, сутью философских аргументов является не истина, а, скорее, мудрость или что-то в этом роде.
Каким бы ни был смысл критики и аргументов, должно быть ясно, что состязательная культура держится на сомнительных идеях. Даже если мы отбросим более прагматические и политические опасения по поводу конформизма, вводящая в заблуждение идея о том, что исключение лжи оставляет нам истину, превращает философию в пугающий проект. Что мы можем сделать? Разумным ответом может быть истолкование критики не как противостоящей, то есть соперничающей с самой идеей или ее сторонником. Скорее ее следует рассматривать как неотъемлемую часть идей.
Как мы можем реализовать такой подход? С одной стороны, он требует целостного взгляда на идею: идея — это не просто отдельное утверждение, а тесно связанное с рядом других утверждений, предположений и следствий. Хорошей иллюстрацией этого являются традиции комментариев средневековой философии. Комментарий в основном не критикует данное утверждение, но тем или иным образом обнажает и освещает аспекты утверждения. Комментарий Оккама к логике Аристотеля, например, явно отличается от комментария Фомы Аквинского. Но дело не в том, что кто-то из них был не прав; эти комментарии представляют разные высказывания и стали частью способов осмысления и возможных пониманий Аристотеля.
С другой стороны, это требует более гибкого отношения к авторству: если вы обсуждаете идею в кругу друзей, перекидываясь примерами и иллюстрациями, смеясь над критикой и размышляя о возможных применениях, чья это идея в конечном счете? Каждый мог внести свой вклад в первоначальную формулировку, от которой почти ничего не осталось. В этом смысле идеи очень часто имеют несколько авторов. В такой дружеской обстановке обычной реакцией на уточняющую критику является не защита, а что-то вроде: «Правильно, это то, что я действительно хотел сказать!» Дело в том, что дружеская, а не враждебная критика может быть воспринята как лучшее выражение своей изначальной попытки, а не враждебное уничтожение идеи. Это не означает, что никакая идея не может оказаться ложной или плохой, но это означает, что мы можем заранее убедиться, что она подверглась надлежащей проверке.
Таким образом, рассматривать критику как часть идеи означало бы изменить оценочную позицию по отношению к идее, а также к ее сторонникам/сторонницам. Чем больше мы можем играть и возиться с утверждением, тем лучше мы можем понять его последствия. Соответствующие метафорические ресурсы для наименования этой философской практики должны быть получены не на войне, а на игровых площадках, где переизобретение и интуитивная прозорливость направляют наши взаимодействия. Критическая природа философии будет процветать больше, если наша модель взаимодействий будет игривым обменом мнениями между друзьями, а не трибуналом, стремящегося свергнуть философа, у которой есть идея.
_____
* Originally published at Aeon. Kindly translated into Russian by Marija Weste.
Handling Ideas 